Ковшова М. У попа была собака: о лукавой поэтике докучных сказок - Страница 4

Наличие многих персонажей объясняется сквозной рифмой, являющейся художественной особенностью данных текстов: рифма на -ся (гуся-порося-лося-карася-вся), рифма на -ец (елец-жеребец-огурец-конец), рифма на -тута (Ватута-кнута-тута). См. также рифмы: рак-дурак, Додон-ладонь, Тороча — одна нога короче, Артауз — надел на х… картуз, сказать-слизать, слушал — скушал и т. п.

Старик со старухой (и многие из названных персонажей) могут присутствовать как в «робячьих», так и в «грубых» сказках: Жив себе дед да бабка да было у них сивое порося. Вот моя и казка уся. Бывало да живало жыли старицек да старушка. Старицек настрал в четвертицек, А старушка в колотушку. Круг их действий достаточно однообразен: в «робячьих» сказках — жить у озера, пойти выловить карася (вот и сказка вся); в «грубых» сказках — так или иначе реализовать вышеназванное действие.

Антиповеденческий характер «грубых» сказок, отнесенных в нашей классификации к неоправданно коротким, дополняется наличием бранной лексики: Кто слушает, тот дурак; Хер да и вся и т. п. Обычным концом для этих сказок являются проклятия, схожие с магическими заклинаниями: Сказать тебе сказку Про белого быка? Пропрели бока, Прогорели рога, Кто велел сказку сказать — Тому кровь слизать!; Сказать тебе сказочку? Связать тебя в связочку, Положить под лавочку, Лежать тебе три дни, Съедят тебя свиньи и т. п.

Наличие бранных слов, формульных заклинаний на границе текста, когда рассказчик «выходит» из пространства сказки в реальную действительность (прямое обращение к слушателю), представляется неслучайным. Это сравнимо с использованием бранной (обычно матерной) лексики в функции оберега при, вероятно, иллюзорном общении с покойником, привидением, чертом, колдуном и т. п. Грубые концовки докучной сказки являются своеобразными маркерами на границе «своего» пространства, «нашего», «безопасного», «гармонически организованного», и «чужого», в котором живут колдун, черт и покойник.