Данилко Лёгонькой детина

В некоем цярьстве, не в нашем государстве, именно в том, в котором мы живём, был чарь молодой. Гулял на гульбишшё. Идолишше Поганое сняло с ево чу´дной крест; заводил он пир на многих князей, на бо´яр, на сильных, могучих бога´тырей. «Кто бы выбрался съиздить достать пречюдной крест от Идолиглша Поганово, приписал бы тому половину цярства, покуду жив, а умру — все цярство». Убираютсе все большие за среднево, а средний з меньшево, а меньшему ответа нет никогда. Сделалсе цярь не селой: не может таково человека найтись, которой выбрался. Один старик и говорит: «Ваше цярьское величество! Нет у тебя на пиру таково человека, а есть Дани´лко Лёгонькой детина, трёх лет — разуму нет; живёт у старухи, может ли нет он достать!» Чарь поехал этово Данила искать, а он сидит на шесточке и без портков. «Бабушка! Не у тебя ли Дани´лко Лёгонькой детина?» А она и говорит: «А што тебе нужно, ваше цярьское величество?» — «А мне нужно, штобы он съездил достал пречюдной крест от Идолища Поганово». — «Ваше цярьское величество! Я самой и есть!» — «Што тебе надо, то и бери». — «Мне ничево не надо! Дай мне 300 солдатов погулять с ними трое сутки». Гуляли трое сутки, трактиры, кабаки всё открытые — безденежно поили. «Што мне, говорит, триста солдатов держать, будет тридцати мне!» Тех отпустил. Погулял он опять трои сутки с тридцатью солдатами. «Што мне, говорит, с 30 солдатами гулять? Возьму трёх солдат». Взял он трёх солдатов, послал их в путь-дорожку. «Ступайте, иди´те! Я, говорит, настегу´ после».

Сутки ходит и другие ходит — не может себе коня достать по мысле. Такой ходит невеселой. Старуха попадает навстречю. «Што ты такой, Дани´лко, ходишь невеселой?» — «Отойди, старая плёха, посажу´ на долонь, шшёлкну, одна грезь буде´т». Она уйдёт от нево, по заулкам обойдёт, и опять ему навстречю, и опять спрашиваэт: «Што ты, Данилко, невеселой ходишь?» — «Што ты привезалась, бабка? Коня не могу себе достать!» — «Ты бы меня давно спрошал; я бы тебе достала». Он: «Так неужели ты, бабушка, знаэшь коня?» Вынул горсть золота, отдал ей в руки. «Поди ты в цисто поле, на нём стоит двенадцать дубов, под этими дубами лежит камень-плита. Подыми ты эту плиту, тут выскоцит и конь прадедка твоево — может он владать тобой». Вот он сошел в цисто поле, отворотил эту плиту´, и выскоцил конь; заходил вокруг ево — всё равно — земля заколебалась. Захватил он, в трёх росах медвеных перепахал, до трёх раз накормил пшеной белояровой, и только видели, как садилсе — не видели, куда укатилсе.».

Вот он ехал путём-дорогой и настиг това´ришшей своих. «Бох по путе, говорит, добрые люди!» — «Просим милости, говорят, Доброй целовек». — laquo;Куда же вы поехали?» — «А не знаем, куды подлець Данилко послал нас, не знаем, куды и ехать. И´дем мы голодные и холодные». — «А, я, говорит, самой он и есть». Они ему в ноги. «Прости нас, говорят, грешных!» — «Ну, говорит, Бох прошшает. Ступайте за мной вмисте». Доехали они до мостку каленово. На этом мостике три бочки воды — сильные и бессильные. Переэхали мостик, а тут стоит дом. Заехали они в эфтот дом, напились наэлись и спать повали´лись. Двух солдатиков по´слал под мост: «Караульте — кто там пойдет. Мне, говорит, и скажите!» Сами уклались спать. Этот солдатик, как уснул, он саблю взял да туды — как ткнул! Приходит под мост, а те спят. Вдруг и и´дет Идолишшо Поганое о три головы. Как наехал на мост — конь на коленки пал, Он коню и кричит: «Ты што это, волчья пасть, потыкаешши, не по мне ли поси´льшыка чюёшь. Есть один по мне посилшык — Данилко Лёгонькой детина, трех лет и разуму ешшо нет, и тот, кабы был здесь, на доло´нь посадил, другой щёлк — одна бы грезь была». Он выскочил из-под подмосту: «Ты што, Идолишшо Поганое, похваляешши? Ко двору и´дешь да хвалишши, не штобы ото двора ехал!» В сторону махнул — одну голову отсек, в другую махнул — другую отсек, третью сторону махнул — третью отсек. Взял всё спихал в воду, а сам в дом пошел и спать лёг. Те поутру приходят солдатики. «Ничево не слыхали?» — «Ничево, брат, не слыхали!»