Мышка и воробей - Страница 2

А евонаво жена ругает, што «Зачем так досаждать родителю, што пускай идет, куда знаэт, и летит». — «Нет, жена моя, хочется мне узнать, может ли эта птиця добро сделать». — «Да какое тебе добро от птици? Никаково добра нету». — «А может она лутче сделать человека!» Вот прокормил три года. И спит, и сам себе думаэт, со своей женой што последнюю ночь, а жена ничево не знаэт. На утрие стаёт, жене и сказываэт: «Ну, жена, прости же, уэжжаю, не знаю, надолго ли, со орлом со птицей». И сам в сад скорым успехом. Сичяс своей птице сказал: «Справилась ли, птиця орёл?» — «Справилась, отвечает, садись и поэдем». А евонная жена из спальни побежала к родителю с жалоба´ми, што «Уежжает мой муж, Василей Стрелец. Сроку не сказал мне. Вот гля чево он и птицю кормил. Не можешь ли ты обратить ево взадь?». Родитель стал же таким манером ходким — и след простыл, и виду нету.

И летят далеко ли — низко, высоко ли — близко, на ровном мисте, как по бороне, против нёба, воды, моря. И птиця подняла под страшную вышину, чуть не под самыя облака. Взяла эта птиця стряхнула с себя Василия Стрельця против моря, и Василей Стрелечь почернел, как чилисник (печька топится, чад выходит — чёрное место), и думат — последняя кончина ему. И не допустила орел-птиця до воды три сажени, и схватила ево, и не дала потонуть. И он не мог долго очуствоваться. «За што ты на меня больно изъэжжаешши? Или осерчала на меня, што три года прокормил?» Она на ответ ему ничево не сказала, полетела ешшо выше и таким же манером стряхнула ево с крылья вторительный раз против самово моря. Опять же Василей Стрелечь испугалсе сильно, и два раз больше тово испугалсе, што теперь приходит смерть. Не допустила до моря двух саженей, опять ево взяла. Он опять очувствовался через несколько время и сказал птице орлу: «Полно тебе надо мной изъэжжатьсы, лутше меня утопи, либо сглоти, полно тебе так изъэжжатсё надо мной!» Орел-птиця ничево с ним не говорит: ни худово, ни хорошово. Подняла на свои крылья, полетела ешшо далее и тово хотцее против третьево моря глубоко, и поднялась страшную тоже вышину, ешшо выше против тех разов, и взяла опять стряхнула третей раз, не допустила едной сажени до моря и опять схватила ево, и посадила на себя таким же манером, как и раньше.

Потом он через несколько время очуствовался и сказал птице-орлу: «Што же ты, птиця, я тебя поил, кормил три года, а ты мне дала три страсти?» — «Ну, Василей Стрелец! Не будет тебе страстей больше! Гляди ты в правую руку: што увидишь — мне говори». — «Ух, орел-птиця, сильный пожар я вижу». — «Это не пожар, это моей сестрёнки царство медное, вот подлетим к этому царству, и колонусь о землю к меньшой сестре, она увидаэт изо своих полат и выйдет меня стричать».

«Ах, где ты, Иван-царевич, долго пропадал?» — «Эх кабы этот Василей Стрелец, доброй молодець, не попалсы, меня споил не скормил бы, крылья не сростил, мне бы сюда не бывать». Сестричя обрадовалась и взяла ево под руки, и сама заплакала. «Ах, дорогие мои гости! Три годинька я тебя не видала. Слава Богу, што явился». А он говорит сестриче на ответ: «Вот, если бы не Василей Стрелец, я бы живой не был». — «Ну, я ему заплачу´, дам несколько золота, сколько надо». А Иван-царевичь наказал раньше Василию Стрельцю: «А проси коробочку у неё, а не надо золота». Вот погостили сутки, на вторые просят коробочку, а золота не надо. Эта сестриця коробочки не даёт: «Лутше же возьми корапь золота». А коробочку не даёт. Разгневался Иван-царевич на свою сестру, ну марш и полетел, только и было. И вылетел за золежныя ворота от меньшие сестры. Колонулся о землю и сделался такой же птицей, каким и раньше был, орлом.

Опять на мори и полетели. «Ну, Василей Стрелец! Смотри опять на леву руку: што увидишь — мне говори». — «Ух, брат, сильной пожар вижу». —